Рулетка

У Криса Донахью был кризис: творческий, семейный, финансовый. Отсюда и проблемы: алкоголь, женщины, долги, ненависть детей, измены жены. Одна измена, если быть точным, хотя Донахью было плевать. Если бы Сара собрала вещи и ушла к любовнику Лари Барковски, он не заметил бы этого, по крайней мере, попытался бы притвориться, что не заметил. Но Сара не уходила. Наоборот, она хотела жить в их доме. Она и пара ребятишек, бегущие к своему совершеннолетию семимильными шагами. Они даже начали делать ремонт… Поэтому Донахью решил, что должен уйти он. Уйти, убежать, улететь.

Он не знал, почему выбрал Гавайи. Просто в голову на тот момент не пришло ничего другого. Да и билет на ближайший рейс, когда он приехал в аэропорт, был только до Гавайев. Так что выбора особенно и не было. Так, по крайней мере, казалось на тот момент Донахью.

Он остановился в небольшом отеле под названием «Маленький Рай» недалеко от пляжа. Обещанный кондиционер не работал, и Донахью приходилось довольствоваться установленным под потолком вентилятором. Идей не было. По крайней мере, тех идей, за которые ему когда-то платили. Последний аванс под несуществующую книгу, Донахью взял у издателя перед тем, как покинуть Калифорнию. Взял, клятвенно обещая, что не вернется без книги. Что ж, выходит он не собирался возвращаться вовсе. Оставалось лишь подсчитать, насколько хватит полученных денег, а потом… Донахью не знал, что будет потом.

Несколько раз он звонил домой и говорил Саре, что пишет книгу. Она говорила, что ждет его. Донахью кивал, не возражая взаимной лжи и сжимая в кармане рукоять купленного револьвера. Вот только бы знать, зачем он его купил. Донахью не помнил, как купил. Просто проснулся однажды утром с сильным похмельем, чернокожей девушкой в кровати и револьвером под подушкой. Девушка проснулась, увидела оружие в руках Донахью и испуганно открыла рот, собираясь закричать.

- Это твое? – спросил Донахью.

Она покачала головой.

- Значит, мое.

Он сунул револьвер под подушку и начал одеваться. Девушка соскочила с кровати и выбежала из номера раньше, чем Донахью успел натянуть штаны. Он закурил, сделал себе выпить и, подойдя к открытому окну, стал смотреть, как женщины на пляже играют в волейбол.

Жустин. Она появилась внезапно. Молодая и необычайно гибкая. С копной ярко-рыжих волос и французским акцентом. Она была младше Донахью почти вдвое, но его это не волновало. Особенно в первую ночь. Да он вообще не помнил, как познакомился с ней. Не помнил так же, как не помнил, как и где купил свой револьвер.

- Так и чем ты занимаешься? – спросила она, когда наступило утро.

- Здесь или вообще? – спросил Донахью, делая два стакана с коктейлем. – Если здесь, то пью, если вообще, то… - он посмотрел на Жустин и честно признался, что когда-то был писателем.

- Как это был?! – оживилась она. – Писателем нельзя стать, щелкнув пальцами, если, конечно, речь не идет о графоманах.

Они спорили какое-то время, затем занялись любовью, снова поспорили, заказали обед в номер, выпили и опять занялись любовью.

Идея. Она пришла внезапно. Донахью закурил, обернулся, посмотрел на Жустин и начал рассказывать, импровизируя на ходу. Он был сыт, пьян и полностью сексуально удовлетворен.

- Интересная мысль, - сказала Жустин. – Сырая, но интересная.

- Да, - согласился Донахью. – Только жаль, что всего лишь мысль.

- Что это значит?

- Это значит, что я не стану об этом писать.

- Почему?

- Потому что не стану и все, - он сделал себе выпить.

Какое-то время они молчали.

- Хочешь, я буду писать вместо тебя? – неожиданно предложила Жустин.

Донахью рассмеялся.

- Я серьезно, - сказала Жустин.

- Да что ты понимаешь в этом?

- Я читала твои книги.

- Вот как? И что? Теперь ты думаешь, что можешь писать, как я?

- Немного. У тебя простой стиль. Я смогу его скопировать, а остальное ты подскажешь мне. Ты ведь знаешь, с чего начать? Знаешь. Расскажи, как ты это видишь, а я запишу…

Донахью смотрел на предложение, как на шутку. Первую неделю, вторую, третью… Шутка затягивалась, и Донахью начинал неосознанно верить в странный поворот судьбы. Даже снял другой номер, чтобы Жустин могла работать в отдельной комнате, пока он пьет и развлекается с женщинами, имен которых утром не сможет вспомнить. Лишь слышно было, как стучит в соседней комнате печатная машинка, купленная в местном ломбарде. Некоторым женщинам становилось интересно, и они спрашивали у Донахью о Жустин. Он говорил им, что она его сестра. Говорил то, чего хотела от него сама Жустин. Она не ревновала его. Ей было плевать. «Наверное, просто чокнутая!» - думал Донахью, но если это действительно было так, то ему нравилось это безумие настолько, что на второй месяц их знакомства он уже начал бояться, что однажды придет, а Жустин не будет в его номере. Она уйдет куда-нибудь, забыв о нем. Уйдет к другому. К более молодому, более желанному.

Этот страх заставлял Донахью все больше и больше пить. Шутка стала реальностью, а реальность вдруг превратилась в самое желанное безумие.

- Кто ты такая, черт возьми?! – хотел спросить Донахью, но не спрашивал, не решался, не осмеливался, лишь робко заглядывал в комнату Жустин и извинялся, что снова пьян.

- Это неважно, - говорила она, затем осторожно спрашивала, есть ли у него новые идеи.

- Есть! – радостно заявлял Донахью и, осторожно садясь на стул, выкладывал все, что накопилось в его голове за день.

Жустин слушала, кивала, смотрела куда-то вдаль, в пустоту. «А у нее чертовски хорошая память!» - думал Донахью не без тени светлой зависти, хотя в молодости у него, возможно, была такая же хорошая память. Может и сейчас еще была, вот только он сам уже перестал в это верить.

- Это все? – спрашивала Жустин, когда он смолкал дольше, чем на пять минут.

Донахью мялся, стеснялся, словно ученик, невыучивший урок. Злился на себя, злился на женщину, с которой провел слишком много времени, на выпивку, затуманившую разум, на весь мир, за то, что он такой шумный…

- Тогда уходи, - говорила Жустин. – Или проспись… или выпей еще и найди женщину получше той, что приводил вчера.

Так прошли два долгих месяца сладкого безумия. Время, за которое Донахью выпил, наверное, весь местный бар и познакомился со всеми женщинами в округе. Он побывал в местной тюрьме, после того, как чуть не избил одну из своих женщин, которая, устав от стука печатной машинке в соседней комнате, сказала ему пойти к Жустин и велеть ей заткнуться. В тюрьме он провел три дня, затем вышел, заплатив штраф. За это время в голове созрел еще десяток идей, правда Жустин отвергла больше половины из них, снова отправив его в бар за женщиной и выпивкой.

- Кажется, так ты соображаешь лучше, - сказала она.

Донахью не стал спорить. Немного обиделся, но уже после первой рюмки рома забыл обо всем, кроме шума веселья и радости сладкого безумия.

Все закончилось как-то внезапно. Донахью проснулся на рассвете. Приведенная им женщина спала. Ей было около тридцати, и бурная ночь оставила на лице свой отпечаток. Донахью закурил, заглянул в комнату Жустин. Печатная машинка стучала, и он, налив себе выпить, долго сидел в стороне, наблюдая за Жустин, за ее пальцами, за клавишами печатной машинки, за выражением глаз Жустин, за тем, как поджимает она свои губы.

- Знаешь, я тут подумал… - начал было Донахью, когда стук печатной машинки стих.

- Я закончила, - оборвала его на полуслове Жустин.

Она потянулась, вынула из печатной машинки последний лист.

- Ты что? – Донахью недоверчиво подался вперед, решив, что ослышался.

- Книга готова, - Жустин сдвинула рукопись на середину стола. – Теперь осталось лишь выяснить, чья она.

- Что?

- Кому из нас она принадлежит, - Жустин положила поверх рукописи купленный Донахью револьвер. – Знаешь, как играют в русскую рулетку?

Он кивнул.

- Тогда возьми его и нажми на курок.

- Там одна пуля?

- Да.

- Я могу провернуть барабан?

- Конечно.

- Ладно, - Донахью улыбнулся – безумие продолжалось и это ему нравилось.

- Можешь выпить еще немного для смелости, - сказала Жустин, когда он приставил дуло к своему виску.

- Да я и так уже пьян, - сказал Донахью и нажал на курок, услышал щелчок и улыбнулся, возвращая револьвер на рукопись.

- Везучий, - Жустин улыбнулась в ответ.

Донахью закурил. Жустин нажала на курок. Снова щелчок.

- Все интересней и интересней, - Донахью взял револьвер. Рукоятка нагрелась и теперь он больше не чувствовал холода стали, исходившей от оружия.

- Жми на курок! – поторопила Жустин.

Донахью подчинился, услышал еще один щелчок, но улыбнуться уже не смог.

- Ты боишься, - подметила Жустин. – Вижу это в твоих глазах.

Донахью пожал плечами, затянулся сигаретой. Руки у него дрожали.

- Я тоже боюсь, - призналась Жустин, прижала дуло к виску и спустила курок.

От громыхнувшего выстрела заложило уши. Звякнуло стекло, в соседней комнате вскрикнула женщина. Донахью зажмурился, попытался открыть глаза, но не смог.

- Что случилось? – спросила женщина, которую он привел в эту ночь в свой номер.

Она поднялась с кровати и теперь стояла в дверях, прикрываясь одеялом. Ее голос приводил в чувства, трезвил.

- Случилось? – Донахью растерянно огляделся.

В комнате никого не было кроме него. Лишь на столе стояла старая печатная машинка да лежала рукопись.

- Ты что выстрелил в окно? – спросила женщина, увидев оружие в его руке и разбитые стекла на полу.

- Наверно, - Донахью осторожно убрал в ящик стола револьвер.

- Ты не нормальный? – спросила женщина. – Мне лучше уйти?

Голос ее звучал неестественно монотонно. Донахью молчал.

- Крис?

- Крис… Это хорошо, что ты помнишь мое имя, - сказал он, не глядя на нее.

- Так мне уйти или нет?

- Как хочешь.

- Тогда я останусь, сейчас сложно поймать такси, а мне… - она еще что-то говорила, но Донахью уже не слышал ее.

- В следующий раз она точно победит, - тихо сказал он, глядя на стул, где сидела Жустин. – Обязательно победит.

Морской бриз ворвался в разбитое окно, колыхнув шторы.

- А я проиграю, - сказал Донахью, осторожно убирая рукопись в ящик стола поверх револьвера. – Вот только у меня не будет второго шанса…

Он повернулся и посмотрел на стоявшую в дверях женщину.

- Думаю, нам нужно выпить, - сказал он. – Выпить, а потом заняться любовью. Пока ты еще здесь… Пока мы еще здесь…